Он разучился верить ей.
Это случилось раньше, многим раньше, чем он нашел первые штрихи ее неверности. И даже раньше, чем она разжала свою ладошку, и выпустила его сердце – лети, я свободна….
Она всегда отпускала на свободу себя – снимая оковы с преданных ей. Которые сама же и наложила на них, как заклятие. А они – позволили, называя это счастьем.
Он разучился верить ей. Но, как никогда обрел веру в себя. Он принимал ее свободу, и нежную ее жестокость, и эту любовь, скрутившую его…. Он теперь четко знал, что его жизнь начинается и заканчивается рядом с ней. Подле нее, — он сознательно принимал это зависимое положение – от ее капризов, от ее внезапных страхов…. От ее губ, и рук, и тела, внезапно принимающих его, пленяющих своей живой страстью….
Он разучился верить ей. Но научился верить в себя. Верить в них, в то, что не смотря ни на что, им все таки суждено было быть вместе.
Она напрочь отказывалась принимать реальность. И вычерчивала свою – на ладонях. А потом в воздухе, — и все менялось, все послушно подминалось под ее искренность, ее веру…
Иногда она казалась ему сумасшедшей. Совершенно сумасшедшей, и он знал, что это подтвердилось бы диагнозом.
И еще в ней была удивительная легкость. Такой была бы маленькая девочка, получившая за ночь роскошное тело бразильянской богини. Красивую игрушку, которая ее восхищает и завораживает… И при этом, ей безудержно хочется раздеть эту куклу и посмотреть, что же там внутри, под гладким целлулоидом ее груди.
Она 6 раз пыталась покончить жить самоубийством. И всегда – предельно искренне, как и все, что она делала. И каждый раз ее возвращала случайность – нелепая, волшебная случайность. Жизнь обожала ее, даже без взаимности, и не хотела отпускать….
Она сидела на постели, — рыжая, взлохмаченная, с чуть тяжеловатым после сна лицом. В такие минуты ему казалось, что время играет с ними в иллюзии… и сейчас придет ее мама, и причешет ее, и заплетет волосы в косы, напевая и убеждая свою принцессу, что она самая красивая. И принесет стакан шоколадного молока с печеньем.
Иногда этой мамой приходилось быть ему. Просыпалась она чаще всего не в духе, растерянная, как будто ночью уходила куда-то насовсем, и вернувшись, забывала там память обо всем, что ждало ее здесь.
И он укачивал ее у себя на коленях, укрыв от всего, напевая странный ласковый бред, что бездумно лез ему в голову. И маленькая девочках в ней, в чулках и в тонкой сорочке, доверчиво прижималась к нему, согретая его теплом, его близостью, уверенная что между ней и миром есть эта стена, эта защита….
Она всегда выставляла биться кого-то – между собой и жизнью. Держать оборону. Хотя уже после обеда она разносила это мир в щепки…. В осколки и нити, и склеивала заново лишь по своей прихоти.
Она вставала с его колен, из его рук – гибкой, жаркой тигрицей. Силы наполняли ее, и она оставляла уютные объятия.
И ей было наплевать, как воспримут ее другие. Другие…. Она даже в мыслях не разворачивала это понятие. Существовали для нее лишь она – и мир. Ее чувства, ее забавы, ее желания – и то, что их осуществляло. Весь мир быд словно создан для нее. А она – для него. И они могли бы быть идеальной парой….
В ней тихо пела безмятежность. Его сын сказал бы – безбашенность.
Безбашенность и безмятежность. А на другом полюсе – странный, глубокий внутренний надлом. Так идут воины в битву – вы все равно умрете, но можете выбирать как…. Выбирайте, какой будет ваша смерть…. И потеряв тормоза – как ненужный якорь, которым они держались за жизнь, — они живут в экстазе…. Может быть последние минуты, но в опьянении собой, своей свободой, и этой вдруг открывшейся — новой, цветной, пряной жизнью. Такой скоротечной…
Она давала ему ощущение болида на бешенной скорости. От страха сводит живот, но сердце разрывает опьянение…. Адреналин…. Наполненность каждого мгновения…. Он не помнил, как выбрал для себя это в судьбу. Но теперь — не променял бы это уже ни на что.
«И лишь шепот о них….»
Просто из снов. Потом, возможно, соберу все отрывки, и получится «Книга за чаем».
Она рухнула в этот лаз, мелькнувший перед ней.
Зацепилась за него краем взгляда, и почувствовала в этом – сердце забилось — надежду на спасение.
Сзади почти настигали гиканье и крики – ватага деревенских
ребятишек – она их чувствовала, вот-вот, и вновь они ее поймают, как
звереныша.
Их забавляла ее диковатость, ее
затравленность, в сочетании с отчаяньем. То, как она кидалась,
вцепившись в горло, подминая под себя – их вожака, вдвое больше себя –
они пинали ее нещадно ногами и палками…. Детские игры иногда бывают
злее, чем войны взрослых.
Но открылся лаз, весь в спутанных
травах и ветках. Обдираясь, она рванулась в него, не удержавшись на краю
– вниз, в черную пустоту…. Потом, больно ударившись, тут же метнулась
дальше.
Они смотрели друг на друга – из темноты…. Длинные горящие
лезвия его глаз, и ее – перепуганное, вымазанное лицо, напряженное,
готовое к бегству…. К тому, чтобы в истерии нападать, сражаться за
себя…. Слишком не готовое, чтоб умереть.
Настороженное противостояние….. лишь дыхание, прерывистое, почти неслышное, и от этого – такое оглушающее.
—
Я не трону тебя, если ты останешься там, где ты есть… — он первым
нарушил колючее пространство и вывел их из молчания. – Пережди здесь
людей – и убирайся. Эта пещера моя.
Она все еще пыталась унять дыхание. Пальцами, нервно, оттирала налипшие на лицо волосы.
— Оборотни вне закона. Ты ведь оборотень….. – она прибавила к этому ругательство, используемое в деревне.
— Здесь правит мой закон. И я перекушу тебе горло, если услышу еще хоть звук. Ты приведешь сюда людей….
«И лишь шепот о них…»
Юлия Бойко
