Турнир, на котором все произошло, был посвящен нашему обручению. Он открывал череду празднований, окончанием которых должна была стать сама свадьба.
За несколько дней, что пролетели до начало турнира, я не слишком продвинулась в приручении внимания Ярсона. Того внимания, которого мне по-настоящему от него хотелось.
Он был со мной на всех официальных приемах, и в какой-то момент мы обнаружили, что быть вместе нам может быть даже весело. Особенно после того, как нам пришлось есть из рук друг друга.
Мои уловки по его обольщению он обнаружил довольно быстро, но они скорее забавляли его, чем вызывали возмущение. Его откровенно влекло ко мне и ему это нравилось. При этом нам было на удивление легко вместе, что вызывало невероятное облегчение у нас обоих.
Он опасался, что я могу оказаться непредсказуемым вихрем жеманности и интриг. И заметно повеселел, постепенно приоткрывая для себя пазлы того, что я представляла собой на самом деле.
Будь нам поменьше лет, я стала бы для него скорее подружкой для совместных проделок и розыгрышей, у которой вдруг заманчиво выросла грудь. Эта роль гораздо больше подходила мне, чем быть сложной и непонятной невестой под вуалью.
Сейчас то, что я стану для него женой — почти не вызывало в нем напряжения.
Мы выполняли все ритуалы, которые требовали от нас обычаи его дома, и когда между нами проявилось что-то похожее на дружескую симпатию, проходить все это вместе стало гораздо легче.
При этом, включая его в себя, я невольно включилась в него сама. Все мое тело отзывалось сладкими мурашками на близость его кожи, его запаха, и это создавало щекочущий флирт наших тел — неуловимый другими, и очень явный для нас.

Ритуалы для введения меня в Дом и в Род Северного князя были древними.
И здесь их чтили, как незыблемый канон. При этом, нельзя сказать, что они были довольно забавными или отличались разнообразием. Почти все они включали в себя наш тесный физический контакт. Видимо, для того чтобы жених и невеста потом даже в любой темноте — на ощупь и на запах могли найти друг друга.
Парой мы, если честно, были очень красивой, и всем это явно нравилось.
В Ярсоне была особая стать, свободный разворот плеч — он был не только воином Северных земель, что накладывало свой отпечаток, но и княжеским сыном. Мне нравилось, как он двигался — его повадки полузверя, разжигали меня еще сильнее, чем его манера смотреть на меня…. Это появилось совсем недавно, — его зрачки расширялись, окуная меня в свое улыбающееся тепло…. И я как шоколад, таяла в этом мареве, наслаждаясь от его прикосновений….
На нас смотрели, как на отлично подобранных к друг другу лошадок, норовистых, но с впечатляющей родословной, обещающей этому дому выгодный союз.
Ярсон ел из моих рук и кормил меня сам… Безошибочно угадывал приготовленный мною косоватый пончик с ягодной начинкой — из всех других, которые ему предлагали. Вызывая этим бурю эмоций у тех, кто устраивал нам этот ребус….
Переносил меня на руках через стену зажженных мечей, умудрившись подпалить мне платье лишь один раз — почему-то именно так мы, как пара, должны были попадать каждый раз на общий княжеский ужин. Чтобы огонь выжег все дурное, что могло пристать к моим ногам за день, и я не притащила это за стол Северного князя. Может в глубокой древности женщины и вели себя, как дитя малое, позволив прицепиться к своей юбке шальным духам, но здесь и сейчас упорно следовали этой традиции.

И все же сердце Ярсона оставалось, словно пришито к Селин.
Он любил ее с 7 лет, они выросли вместе и их связывало так многое, что менять что-то, даже не смотря на мое появление, он не собирался.
Помимо cвоего желания, я оказалась втянутой в бурю их отношений.
Селин устраивала ему дивные истерики, то холодные и презрительные, то страстные, с клочьями ругательств и причудливых угроз. Обвиняя в том, что он и так рад был бы отменить, но не мог. В свадьбе со мной.
Однажды я стала свидетельницей подобной сцены — он выходил из моих покоев, и был почти сбит с ног ее яростью.
Она чувствовала во мне угрозу, угрозу напрасную — пусть она и не могла стать его женой, любил он ее, и лишь примирялся со мной. Но мое присутствие в его жизни все равно приводило ее в бессильное бешенство.
На людях она держалась со мной с ледяным спокойствием, с презрительно-вежливым хладнокровием. Наедине же с Ярсоном взрывала его пространство, его чувства — гремучей смесью любви и ревности.

Я с изумлением смотрела на то, как Ярсон принимает это.
И ее ярость разбивается о скалу его нежности,
И понимала, что не смотря на свое раздражение, не могу не отдать ей должного — даже в своих истериках она оставалась пламенно нежной и желанной для него, тонко соблюдая грань страстности и не раскачиваясь в этом в вульгарность. Не будь я так вовлечена в ситуацию, как непосредственная участница, я наверное, могла бы этому у нее поучиться.
При этом меня Селин пыталась изводить, даже не слишком уходя в тень.
Ни разу это явно не происходило при Ярсоне, но как фон — сопровождало меня здесь постоянно.
Практически на каждом вечере мне на платье вдруг случайно роняли торт или горячее рагу… или же кроваво выливали вино…. Свечи в подсвечниках норовили подпалить мне волосы…. Привычные драгоценности вдруг стремительно нагревались, и не скинь я их вовремя, оставили бы явные ожоги на моей коже. Выглядела я во всех этих событиях предельно неуклюжей.
Сердобольная кормилица Ярсона тихонько сокрушалась: «Надо же, такая красивая девочка, и такая бедовая….».
И не удивительно, что она так думала, — каблуки моих новых туфель, созданных в наших Южных землях лучшими мастерами — вдруг подламывались в самый неподходящий момент, норовя уронить меня с лестницы….
Пока умений Несты хватало для того, чтобы быстро стереть весь урон и вновь придать мне нужный глянец, я не злилась, и даже не слишком обращала внимание на все это. Зная себя, я понимала, что если позволю эмоциям закрутить себя, остановиться мне потом уже будет очень сложно.
Даже когда мои платья, отданные белошвейкам замка чтобы подбить подол мехом, как здесь было принято — вернулись ко мне безнадежно испорченными, я все еще старалась сдержать себя.
Неста же, глядя на гнилые пятна изофа, изуродовавшие переливчатые ткани, походила на фурию. Все нежные цветы, вся роскошная, невероятной красоты вышивка — были потеряны безвозвратно…. Такое не снять никакой магией.
Каждый раз видя реакцию слуг в замке, и весь их искренний ужас от сделанного…. Я понимала что во всех этих событиях не столько их вина, сколько Селин заручилась теневой поддержкой одного из магов князя. И знала, что рано или поздно Ван найдет кто именно ей так помогает.

Неста все таки не удержалась.
Не знаю откуда она узнала узоры и основные цвета вышивки на платьях Селин. У нее всегда были свои источники, и она потрясающе умела заводить теплые, дружеские связи. Но весь мой новый заказанный гардероб теперь содержал основные броские элементы, такие же, как украшали одежду избранницы Ярсона.
Если у Селин так был расшит корсаж — по моему платью по всему подолу шла та же вышивка. С теми же явно узнаваемыми цветами, но роскошнее и тоньше, с волшебно-искристыми камнями, которые щедро содержало мое южное приданное.
Если подол — от пояса и вниз на юбке, которую я одевала, спускались те же четко читаемые линии, но с добавлением южных узоров.
При этом, я занимала положение официальной невесты Ярсона, а значит если я выходила в таком наряде, Селин надлежало срочно сменить свое платье и больше не появляться в этой одежде возле меня.
Причем, и ярости, и вкуса в Несте оказалось предостаточно. Для того, чтобы Селин очень быстро оказалась в ситуации, что ей просто не в чем выйти ни на прием у князя, ни просто в галереи замка.
Мне нравился мой новый гардероб. Великодушием я никогда не отличалась, и к радости Несты, меняла платья по нескольку раз в день, заставляя Селин передвигаться по замку зигзагами.
Лишь однажды гнев Селин посмел открыто вылиться и на меня.
Забывшись, успокоенная в очередной раз защитой и бесконечно-терпеливой любовью Ярсона, она бросила мне вслед пучок жалящих слов.
Я и Неста возвращались с ужина из нижнего зала, и встретили Селин в переходах на лестницу, ведущую в башню, где находились мои покои.
Мои старания в тот день в очередной раз не увенчались успехом, — Ярсон веселился вместе со мной, откровенно любовался мной, как забавной, манящей своей новизной игрушкой, — но его очарованность совершенно не касалась его сердца. Я могла играть с его телом, включая его жаркий интерес к себе, но его сердце оставалась прочно запечатанным верностью Селин.
Ее слова были тихими, но их расслышали все, кто был возле лестницы. И в ощущениях, то что она сказала, словно пригвоздило край моего плаща железным крюком к полу, заставив замедлить шаг.

В этот ужин наши с Ярсоном приборы поставили за стол князя Мироша.
Он решил наконец-то рассмотреть меня поближе. До этого все договоренности о нашей с Ярсоном свадьбе проходили между галереей искусниц и княжеским двором.
От меня требовалась лаковая внешность — не слишком броская, но манящая. Породистая южная кровь и железное женское здоровье, чтобы родить сильных наследников. Мое образование в галерее искусниц делало меня редкостной удачей для любого правящего дома, и если бы был жив мой дядя, вряд ли я досталась бы 15-му княжескому сыну, практически без наследства, земель и шансов на трон.
Князь Мирош это понимал. При всех прочих невыгодных условиях, Ярсон был одним из его любимых детей, и я могла только предположить, каких интриг и подкупов для него на самом деле стоило заполучить меня в невесты для своего сына.
Теперь он решил рассмотреть свое приобретение поближе.

Это и взбесило Селин, заставив ее ревность взвиться с новой силой.
«Он мог купить ему любую жену из луноликих, почему он выбрал ее? Та, от которой отказалась собственная мать — наверняка отмечена червоточиной… «
Ее слова заставили меня развернуться.
Это не был удар поддых — я давно уже примирилась с тем, что при моем рождении моя мать от меня отказалась. В галерею искусниц попадали только незаконорожденные дочери отцов королевской крови со всех земель. У которых хватило согласия признать свое отцовство, но не нашлось желания оставить такого ребенка при себе. Нас отбирали у матерей, получив их письменный отказ на право видеться с нами и распоряжаться нашей дальнейшей судьбой. И мы переходили в собственность галереи искусниц.
Образование в галерее искусниц давало большие шансы на то, что жизнь девочки сложится удачно, мы были выгодными невестами и роскошными женами. Поэтому, как правило, если мать понимала, что не сможет дать своему ребенку более счастливой судьбы, она подписывала такой отказ и навсегда уходила в тень из нашей жизни.
Луноликие же были официально признанными дочерьми знатных домов. Они выростали в семьях, зная обоих своих родителей, и их отдавали наставницам в обучение гораздо позже, чем нас.
По сути, наши кланы были в чем-то очень похожи, а в чем-то различия и границы пролегали слишком глубоко. И между луноликими и галереей искусниц с давних времен существовала негласное соперничество и едкая женская неприязнь.

Я смотрела на Селин, решая, как мне поступить с ней.
Спускать ее выходку я не могла, но и к открытому бою была не готова, понимая, что пока мне его не выиграть.
Как же я устала от нее… Спихнуть ее со своего пути пока не получалось, но и ее яростная ревность начинала уже серьезно досаждать мне.
— Ты что-то хотела сказать мне, милая?… — мой голос звучал почти ласково, но Селин видела, насколько велико сейчас мое желание спустить ее с лестницы. — Я плохо слышу, когда говорят из-за угла, тебе придется подойти ко мне поближе.
В ее глазах был вызов. Она понимала, что перешла черту. Любовь Ярсона давала ей надежную защиту от многого, практически от всего, но не от меня сейчас. Я была его признанной двором невестой, ее официальной госпожой, и не подчиниться моим словам означало бы пнуть члена княжеской семьи.
Против своей воли ей пришлось все же приблизиться ко мне.
Этим мы выходили на мое игровое поле, — слова, брошенные мне в спину из тени могли оставаться безнаказанными, отступи я. Но слова сказанные мне в лицо при свидетелях — становились оскорблением, нанесенным не только мне, но княжескому дому, принимавшему меня в свой Род. И это она понимала.
— Есть одна история, про девушку, которая думала что живет на ладони у принца. Тебе ее не рассказывали? — мой голос звучал ровно, и доброжелательно, но Неста тревожно переступила с ноги на ногу за моей спиной. Ее ладонь предупреждающе коснулась моей руки, она знала, что далеко не всегда я умела сдержать себя.
— Девушка была такая красивая, такая бесстрашная… и такая глупая…. Она думала, что ладонь принца сможет быть для нее целым миром, надежным и солнечным… Но в жизни принцев так много нового…. так много нового…. — Теперь уже я сделала шаг к Селин. — Он потянулся за новыми ягодами в своей жизни, которые показались ему, слаще чем мед….
— Ладонь его перевернулась, ведь когда принца что-то манит, иногда он не думает ни о чем… ты ведь это знаешь, правда? — я смотрела в расширяющиеся зрачки Селин. Борясь с искушением сделать ее транс чуть глубже, и заставить слепо шагнуть с лестницы спиной вперед.
Я никогда не была великодушной, и не очень умела прощать.
Но сейчас решила просто щелкнуть ее по носу, без тяжелых последствий.
Не меняя тона, я продолжала.
— И бесстрашная девушка покатилась с его ладони, казавшейся ей такой прочной…. такой незыблемой…. покатилась, как маленькие жемчужинки, ударяясь о каждую ступеньку всей этой длинной…. длинной и пустой лестницы.
Я беззвучно дернула одну из ее рыжих кос, сетчатый чехол, в которую были уложены потоки ее заплетенных волос, разорвался. С него посыпались и поскакали по каменным плитам, по ступенькам маленькие звонкие жемчужины.
Очнувшись, Селин побледнела — ярость и остатки самообладания боролись в ней, — теперь уже она раздумывала, что делать со мной.
— Побереги себя, милая… — мой голос по прежнему звучал ласково и ровно, но мы обе понимали, что зацепи она меня так явно еще раз, и я с радостью приложу уже ее голову о каждую ступеньку. А тому, кого мы делили, придется принять последствия. — И сшей себе, наконец-то, новые платья. Ярсону нравится, когда ты красивая…

Все это так остро переживалось мной, и стало таким неважным после покушения на Ярсона.
Мне не досталось его любви, и я так часто злилась на него… Но потерять то, что еще даже не стало по-настоящему моим, я оказалась абсолютно не готова.
Между нами словно натянули нити шнуровки, соединив две половинки в одно целое. Еще не гармоничное друг с другом, но почему-то уже не отделимое.
Его дыхание было редким и тяжелым, глаза, затушеванные болью, лишь изредка приоткрывались, когда ему подносили воду.
И мне хотелось то разметать здесь все, сокрушая вязкую тишину, выпустить сжимающий меня страх и беспомощность… То, тихонько плакать, уткнувшись в его постель, спрятавшись от нависшей над нами обреченности.

К вечеру в покои Ярсона проскользнула Селин. Ее лицо за этот день стало словно отражением моего — измученное страхом, вцепившееся в надежду. Еще вчера мы готовы были сжечь друг друга, а сегодня — он просто уходил от нас обеих, и мы ничего не могли с этим сделать, разделяя на двоих эту боль.
Превозмогая себя, она спросила у меня разрешения остаться эту ночь у постели Ярсона. Я знала чего ей это стоило — и молча подвинулась, давая ей место рядом с собой.
Юлия Бойко «Книга за чаем».
