1. Утро после турнира.
Богини Тишины всегда разговаривали со мной через сны.
И сейчас я точно знала, что это сон, но ощущения были еще более яркими и живыми, чем реальность.
Я шла над пропастью, осторожно держась за обледеневшие канаты узкого навесного моста. Дощечки, связанные веревками, плясали и раскачивались под ногами. И были такими древними и трухлявыми, что почти рассыпались под моим весом. В некоторых местах их не было совсем, открывая зияющий рот бездны, ревущей внизу.
Почему-то я знала, что если дойду — мост сможет стать порталом в пространство, где есть ответы на мои вопросы. Если же нет — то эта пропасть проглотит меня не только во сне.
В галерее искусниц нас учили слушать телом пространство и течь в его силовом потоке.
Так, чтобы тело могло проявить свой самый красивый и гармоничный путь. На одном из экзаменов нам нужно было пройти по мосту из полуутопленных в волны лагуны бочек. В платье до щиколоток с бумажным подолом, не намочив даже края одежды. Пройти так, чтобы твоя походка пленяла и завораживала, чтобы само тело чувствовало движение пространства и двигалось вместе с ним. Чтобы тебя касались только те стихии и энергии, которым ты позволишь.
Я сдала все экзамены. Так что — что мне ваш мост? Задрав голову вверх, я вглядывалась в купол этого места, ища Силу, которая услышит меня.
А тело еще слишком хорошо помнило, как то, что сначала казалось нам нереальным и совершенно неосуществимым…. С новыми умениями — становилось простой задачей даже для не самых способных и талантливых из нас.
— О чем ты хочешь спросить? — прошелестел мой сон, окружая меня своим шепотом…
Меня закручивало по спирали и утягивало вверх неудержимым потоком, — портал открылся и мне оставалось только вспомнить, зачем я сюда пришла.
У них не было лиц, лишь надвинутые капюшоны алых мантий.
На ночном снегу, в кругу, очерченном огненными светильниками, синхронно двигались женские фигуры. Их танец был единым целым, единым слепком энергий, когда из множества отдельных тел создается нечто большее, чем может вместить в себя реальность физических ощущений. Единый организм, сияющий невероятным зарядом энергии, сотканный из потоков каждой в отдельности и усиленный их единым общим намерением в тысячи раз.
В центре круга, в отблесках огня, стоял Ярсон. В теле человека и с вертикальными зрачками зверя, которым я видела его в последний раз. Здесь он опять был, как молодой бог, — мускулистый, обнаженный до пояса, с могучими узлами мышц, налитыми живой упругой силой.
Энергия женского круга обтекала и покачивала его, закручиваясь вокруг ярко-красной сияющей воронкой.
Богини Тишины стояли за кругом, безмолвно отвечая на мой незаданный вопрос.
«Он сможет выжить, но все имеет свою цену» — сказала из них Та, Что Собирала Плату.
«Ты не обязана платить эту цену. Твоя жизнь еще не началась рядом с ним, ты можешь прожить ее с другим и быть счастлива» — коснулась моих мыслей Та, Что Была Милосердной.
«Выбор за тобой», — добавила та, Что Познала Любовь. — «Но помни, что страх и упрямство плохие советчики».
Страх и упрямство….
Я снова ощутила эти эмоции так остро и ярко, и сразу же вспомнила все… И страшную бессонную ночь, и затихающее тело Ярсона, у самой черты от которой уже нет возврата… Бесстрастные, сосредоточенные усилия лекаря, и бессильные всхлипывания Селин, скорчившейся в комок у ступенек к постели Ярсона…. И мои — страх и упрямство, и нескончаемые слова, крутившиеся, как мантра в моей голове: «Попробуй только оставить меня…».
Я вдруг осознала, что перед Богинями Тишины сейчас в своем выборе нас трое.
Я, на небольшом отдалении от меня Селин, и третья — женщина в алом плаще, вышедшая из танцующего круга. Та, что инициировала эту ночную мистерию, собирая для Ярсона добровольную силу женского круга.
«Все имеет свою цену» — повторила Та, Что Собирала Плату. — «Готова ли ты заплатить ее?»
Женщина в алой мантии спокойно шагнула вперед. Я не видела ее лица, но что-то в ощущениях от ее присутствия показалось мне странно знакомым. Протянув руку к Богиням, она позволила вскрыть свое запястье, и тонкая, радужная лента энергий из ее тела потекла к Ярсону. Впитываясь в его тело…. возвращая ему силу и жизнь….
«Готова, я готова!» — зажмурившись, Селин шагнула вперед, открывая себя для Платы. Ее энергия была пронзительно-изумрудной, и ее яркий поток постепенно вплетался в радужное сияние, которое шло к Ярсону от женщины в алом плаще.
На секунду мне захотелось спрятать руки за спину и убежать в темноту, подальше от всех выборов.
От этого круга, очерченного огнем, от Ярсона — предназначенного мне, но не выбиравшего меня.
Я собиралась быть любимой, я так хотела этого, в моем сердце было так много света, чтобы дарить его… А оказалась втянутой в водоворот чужих поступков и желаний, в который мне еще только предстоит вписаться. Если я смогу и если повезет….
И все же я понимала, что есть часть меня, которая уже никогда не поднимется, если я отступлю. Будет другая история, другой мужчина из новых земель, восхищенный и влюбленный в меня, а не в рыжую девчонку из своего детства. Но часть моего сердца навсегда превратиться в пепел, сожженный сожалениями. В то, что могло бы быть, но не стало.
И чувствуя, как это глупо, нелогично и сколько еще раз я пожалею об этом, я все таки шагнула вперед, почти неслышно выдохнув: «Готова…»
И прежде, чем я увидела, какую плату предназначено отдать мне, меня волной сознания вынесло из сна и я открыла глаза.
За окнами еле-еле светлело небо.
Было еще совсем раннее утро, внешне почти не отличимое от ночи, но по энергиям уже совершенно другое. Темнота ночи — может давить обреченностью, утро, даже с еще не проснувшимся солнцем, всегда зарождает надежду.
Я потянулась к кубку с водой, и с жадностью выпила ее, после сна она показалась мне удивительной вкусной.
Ярсон спал — теперь он снова был в теле человека. Лицо его было наполовину разбито, и затянувшаяся багрово-коричневая корка, темнеющая под повязками на лбу, выглядела жутковато. Полотняное покрывало закрывало его тело почти до шеи, дыхание едва-едва приподнимало ткань на животе, и я знала, как жестоко переломано и растерзано его тело.
Но он был жив, и одно это уже было, как подарок.
Все мои мышцы ныли, словно перетянутые в узлы. Я уснула лишь на пару часов, устроившись в маленьком меховом кресле у стола с костяными шахматами. Селин спала сбоку, у подножия кровати Ярсона, смяв под себя на пол пару длинных подушек. Ее запрокинутая голова тихонько всхрапывала, и на щеке от этого неловко подпрыгивала вьющаяся прядь волос.
Всю ночь, стоило одной из нас, сморенной усталостью, лишь на секунду провалиться в сон, как нас тут же подбрасывал страх проснувшись, не услышать больше хриплого дыхания с постели Ярсона. Мы выныривали из сна, как из под темной воды. И тогда другая, остававшаяся в сознании, безмолвно успокаивала ее коротким взглядом: «Он жив, жив… еще жив…»
Во всех септах замка всю ночь читали молитвы за жизнь Ярсона.
Лекарь князя и его помощники сменялись каждые 2 часа, накладывая повязки с новыми снадобьями, вправляя его тело, читая заговоры, от которых моя кожа начинала гореть и покрываться мурашками, чувствуя дыхание древней Силы…
И все же я откуда-то знала, что во многом именно наше живое упрямство, и сила наших эмоций, до этого так раздиравшая его в разные стороны, а теперь — заключившая вынужденное перемерие, стали той чертой, что не дала ему ночью переступить в запределье. И удержали его жизнь на этой стороне.
Про сон, который снился этой ночью, мне вспоминать не хотелось. Если договор с Богинями Тишины был заключен — они возьмут свое. Если же все это привидилось мне от усталости — ворошить эти ощущения все равно не стоило.
На стене над камином, в ножнах висел меч Ярсона.
Здесь было еще много разного мужского оружия, и если прислушаться, каждое из них могло, словно веер — с шелестом открыть свои истории — выживания, смерти и крови. Но этот живой, заговоренный много веков назад меч был не просто оружием, и его я узнала сразу.
Удивляясь, почему я не сделала этого сразу, подхватив юбки, я залезла на стул, и осторожно положила на него ладони, прежде чем решиться взять его в руки.
Его хозяин спал в забытьи, спал и меч, и от моих прикосновений по нему прошла дрожь, — тяжелая и мощная, как перекаты мускулов под шкурой дракона.
В моей голове раздался оглушительный рев, и левую, принимающую руку словно обожгло раскаленным железом, заставив меня покачнуться, и чуть не слететь на пол от всколыхнувшейся волны жизни, проснувшейся внутри меча.
«Пожалуйста…. пожалуйста, выслушай меня….» — я тихонечко, лишь кончиками пальцев гладила его ножны, успокаивая вздыбленный на тонком уровне шипастый загривок, нашептывая свою просьбу о помощи.
Между любимыми драгоценностями и женщиной, которая их носит — всегда устанавливается связь.
Живая, почти родственная, и иногда очень интересно наблюдать за тем, на что они способны для нее. Между мужчиной и его оружием — эта связь в сотни раз крепче, замешанная на крови и смерти, на боли и победах, на самом дыхании жизни.
Я знала, что в походах, изрубленные в смерть воины часто выживали на одной только связи со своим мечом, на его поддержке. Что даже, когда умения лекаря подключались слишком поздно, жизнь сохранялась в них, как стойкий огонь на ветру, оберегаемая преданной душой меча.
Я знала только внешнее имя меча — «Отражающий бури». Будь у меня его истинное имя — мне было бы гораздо легче быть услышанной им, уже одно оно открыло бы меня его вниманию. Но это имя лежало слишком глубоко, под невскрываемой защитой, — я не смогла бы считать его, как бы ни старалась. Оно было известно лишь Ярсону и нескольким его самым близким побратимам.
Меч позволил мне взять его в руки, его бурлящая внутренняя сила оставалась настороже, но свернулась в кольца под шепотом мое просьбы. Я знала, что он поможет Ярсону.
За эту ночь что-то изменилось, неуловимо, но очень четко. Ушло отчаянье и взамен него пришла даже не надежда, а какая-то жесткая уверенность. И сейчас я могла почти ощутимо опереться на нее, как на прочную основу.
Почему-то я знала, что теперь Ярсон будет жить, и все, что происходит вокруг — как пазлы единой картины… Что неумолимые пальцы смерти на сейчас отпустили его горло, и все, что происходит вокруг — будет подтягиваться, как инструменты, чтобы укрепить и ускорить его восстановление.
Что будет дальше, и переписаны или же просто отсрочены события его жизни, ломающие все — покажет лишь время.
Юлия Бойко.