Эмоции во мне всегда бурлили через край. И если я пропускала момент, когда меня накрывало волной этих энергий, и вовремя не подхватывала от них поводья — все рисковали быть снесенными моим гневом, или моей радостью, — как лавиной огненных коней.
Гристаль, моя наставница в галерее искусниц, оказалась достаточно мудра, чтобы оценить, каким зарядом силы можно сделать мой диковатый темперамент.
Мне было 8 лет, когда я попала к ней.
Она была строга, как никто, почти жестока в своей строгости.
Но при этом искренне любила нас, своих по-детски неуклюжих и норовистых воспитанниц. И из каждой удивительным образом умудрилась вылепить редкостную драгоценность, — даже из меня. Сохранив при этом нашу индивидуальность и живую страсть к жизни.

Когда я отправлялась в Северные земли, провожать меня вышла вся галерея искусниц.
Мы обнимались и плакали с девочками, с которыми провели здесь вместе столько лет. С которыми столько ссорились, мирились и дружили…. Мы еще помнили друг дружку такими разными, — нескладными девчонками с пухлыми щеками, худышками с кривоватыми зубами, горбуньями, подволакивающими ноги…. Теперь же, все мы покидали эти стены — сияющими красавицами, с фантастической верой в собственную неотразимость. И грандиозными планами на будущее.
Гристаль гладила меня по волосам, как любимого котенка. А остальные наставницы благодарили Богинь Тишины, что теперь они будут по мне скучать, а не ловить по всему побережью….
Князь Мирош заплатил за меня северными самоцветами, заплатил щедро. Цену, запредельную даже для галереи искусниц, привыкших, что их выпускницы стоят, как золотой рудник. Хотя, когда я только к ним попала, они с радостью готовы были бы подарить меня первому встречному….

До Гристаль, от прежних наставниц я умудрилась сбегать 6 раз.
И ни наказания, ни даже розги не могли заставить меня усваивать искусства этого места.
Сколько меня искали в мой последний побег? Наверное, почти 2 месяца, по всему побережью Серебряного берега.
И нашли у цыган, обученную виртуозно срезать кошельки отточенной монеткой. И отплясывать на бочке, собирая веселую дань внимания от толпы горожан.
Я выделывала дикие па, наслаждаясь собой…. Пока мои новые друзья тихонько и неуловимо освобождали зевак от лишнего груза монет.
До самого моего выпуска потом, в потоках магии, которые меня учили вплетать в жизнь в галерее искусниц — свозили яркие цыганские искры, четко узнаваемые мастерами. Как акцент, который впечатывается в речь, и вытравить который потом из себя почти невозможно.
Меня нашли на ярмарке, чумазую и счастливую, глотнувшую воздуха свободы скакать без привязи. С целой коллекцией змеиных ругательств. Таких едких в моем исполнении, что от них жгло уши даже повидавшим слишком многое розыскным стражам инквизиции, нашедшим меня и доставившим обратно.
Походила ли я на потерянное сокровище? Не знаю, но очень быстро им захотелось потерять меня еще раз. Я орала и выкручивалась, как лесной поросенок, когда меня поймали, и попытались вернуть в галерею искусниц.
Раньше меня воспринимали, как строптивого золотошерстного котенка. Но в тот момент — мой норов в сочетании с бешеной энергией, уже стал настоящей проблемой для всех наставниц.
И видимо, только явный страх санкций от моего разъяренного дяди, моего единственного живого родственника, и на тот момент, главного инквизитора Южного Ордена, заставили галлерею искусниц изменить правила. И поручить меня новой наставнице.
До этого — лишь жребий определял того, кто будет вести тебя в искусствах этого места. От момента, как крошечные маленькие девочки попадали в стены галереи искусниц и до самого выпуска в обручение и замужество. И выбор жребия всегда был неумолим и незыблем, потому что сами Богини Тишины направляли его.
Я стала единственным исключением, и никто потом ни разу не пожалел об этом. Приняв, что видимо, у Богинь на меня в какой-то момент появились другие планы.

Двое джильтов держали шкатулку с браслетами почти торжественно.
Ярсон застегнул их на мне, едва не прищемив мне кожу в своем нетерпении. С облегчением, что на сейчас все наконец-то закончится.
То, что это только начало, и он пристегивает себя ко мне навсегда, соединяя теперь обе наши жизни в единый поток – похоже сейчас умудрилось отойти для него на второй план.
— Принимаю тебя в сердце свое, Эллиэйс из Южных земель….. — Проговорил, едва взглянув на меня. И его джильты преклонили колени, принимая меня своей госпожой.
Дальше по обычаям этого края, он расстегнул куртку, и отогнув ворот тонкой шерстяной рубашки, положил мои ладони себе на грудь. Накрыв их своей рукой. Как символ того, что теперь мое место в его сердце. Мы оба понимали, что это лишь фикция. Но обычай должен был быть соблюден во всех деталях.
Я с трудом сдержалась, чтобы тут же, как кошка, не запустить в него коготки из мягких лапок. Сейчас мне надлежало быть кроткой и счастливой…. Тихой и безмятежной невестой в своем ожидании свадьбы.

Септон, пришедший с ним, начал читать молитву, закрепляющую печати на моих браслетах обручения.
Иногда он обращался то к Ярсону, то ко мне, чтобы мы повторяли за ним нужные слова, впечатывая обряд в свое поле — силой древних слов….
«И лишь Богини Тишины выпишут путь, чтущим молитву сию…. Сшивая кожей, соединяя два сердца в одно…. зажгут души озером огня… И предназначенным друг другу — быть единым целым, зная друг друга, как мужа и жену — до самой смертной ночи….»

Минуты тянулись, я чувствовала, как гулко стучит сердце Ярсона, подгоняя старого септона.
Ладоням моим становилось невыносимо жарко. Его грудь была твердой, как деревянная колода, и гладко-горячей, с упругими толчками сердца под кожей. Стоять было неудобно, — в этом ритуале соединения, внутри между нами совсем не было мягкой, вбирающей друг друга близости, — ни наших душ ни тел. Лишь его настороженность, и мой гнев, пляшущий по телу….
Я чуть отстранилась, удобнее перенося вес тела на другую ногу.
У меня отчаянно зачесался нос.

Тело Ярсона, так близко от меня пахло удивительно приятно.
Волнующе-красивое в своей мужественности, с мощной энергией, горячими потоками щекочущее мою кожу…. И при этом абсолютно чужое, отстраненное от меня. Словно при моем приближении, в этой крепости захлопывали ставни на всех окнах, запирая свет в них на ключ…
Мне же — непременно нужно было, перемахнув все преграды, добраться в самое сердце главной башни, и закрытые наглухо проходы лишь раззадоривали мои умения. Ярсон был оборотнем, в них всегда фонит особая энергетика древнего зверя, сильно отличающаяся от людей. Может быть поэтому я так реагировала на него — всей кожей….
Ну почему, почему эта упрямая каланча так манит меня к себе? Если в его сердце другая девушка, — я могу просто выйти за него замуж, чтобы исполнить вложенную в меня предназначенность для этих земель. А это гремучее сочетание гнева и влечения в моем теле — для меня все только усложняло….
Джильт который стоял возле Ярсона, неловко зевнул, не разжимая губ, и быстро бросил взгляд на септона – не заметил ли тот. Заметила ли это я – его мало волновало.
Мой нос чесался все сильнее, и поскольку ладони были заняты на груди Ярсона, я попробовала сделать попытку не слишком привлекая внимание, почесать нос и щеку, приподняв плечо. Получалось не очень изящно. Я почувствовала, что сейчас еще и чихну.
«И все дни твоей жизни ты будешь моей…. И лишь смертная ночь оторвет тебя от меня….»
Ярсон повторял за септоном простые слова обручения, которые требовал обряд.
Я все таки не удержалась и чихнула…

Меня качнуло, и он машинально поддержал меня под локоть.
И словно терпкие искры побежали по моей коже — от его прикосновения.
Я злилась, но совсем не хотела, чтобы Ярсон это сейчас заметил, поэтому нехотя посмотрела на него.
«Первый, важный и главный…. Мой князь… мой жених… мой витязь… выбранный моей жизнью, принятый моим сердцем….» — теперь уже я повторяла свои слова за септоном, повинуясь обряду.
Потом, решившись, быстро-быстро сжимая лепестки своего лона, перевела нахлынувшую ярость в сияющие звездочки в глазах. Энергия огня всегда остается огнем, а будет она сжигать или приручать своим светом — легче выбирать, когда не гасишь, а даешь этой энергии свободу в себе.
«Легкое трепетание внутреннего цветка, и тающая сладость твоей кожи – дай ему уловить это… » — вспоминались наставления из галереи искусниц.
Мое тело зажглось полыхающим костром внизу живота. Сделав глубокий вдох, я поиграла мышцами своего лона…. И на выдохе отпустила себя, выпуская из горящего внутреннего пламени огненные ленты…. Нежные, сладостные, они заскользили по телу Ярсона, нащупывая тонкие места, которые смогут вскрыть для меня броню его отчужденности.

То, что я обнаружила, меня почти не удивило.
Все слои его поля были слишком давно и слишком глубоко — прошиты особым заговором. Багровым светом сияли тонкие, искристые ленты слов — заговоренных, запирающих, как прочный металл его сердце — для всех других. Похоже, кто-то очень хорошо постарался сохранять его только для себя.
Минуты тянулись так долго. Септон шептал привычные слова, они прочерчивали глубже линии на наших ладонях. Словно скрепляя извилистые пути наших жизней в единый санный след. Но мы оба были слишком заняты своими мыслями и желаниями, чтобы принимать необратимость и торжественность этого момента.
Сияющие потоки, идущие от меня к Ярсону, невесомо и жарко касались его живота, его груди, проникая под пояс, ласкающе скользя под одежду. Зажигая огоньками его тело.
Септон энергией ритуала обручения сам постепенно открывал его для меня. Может быть слова этой молитвы сейчас ничего и не значили для нас обоих, — это была просто дань традиции. Но ее энергия была древней и мощной — и постепенно гасила силу защит, поставленных на него женской рукой.
Я была его невестой и он получал все права на меня.
Но и сам становился предназначенным мне. И хотели мы того или нет, печати обручения энергетически сшивали нас друг с другом.

Ожидая окончания молитвы Ярсон взглянул на меня. Потом еще раз – уже дольше… Рука его отпустила мой локоть и выражение лица осталось прежним… Но его сердце под моими ладонями послало мне немые знаки, что все же у меня получается.
Похоже, что при свете дня, без множества слоев одежды и шуб, я наконец-то привлекла его внимание. Он не мечтал обо мне, он согласился жениться из чувства долга, почти под принуждением.
Красавиц при дворе его отца было предостаточно.
Внешность – это единственное, что могло здесь дать шанс женщине выстраивать свою судьбу. И они оттачивали и шлифовали ее, как свою главную драгоценность. Вряд ли я могла сейчас считаться здесь первой красавицей, это я понимала и сама. Но некоторым вещам в галерее искусниц меня научили слишком хорошо.
В травах заговоренного такмала мои волосы купали почти с самого рождения, и при внутреннем всплеске энергии, вокруг моих кос появлялось особое энергетическое сияние, сладкое и пленительное. Оно подсвечивало мою кожу, мягкую и нежную, как роскошный шелк, отшлифованную тысячей практик.

Находясь так близко от меня, Ярсон неудержимо попадал под влияние тех энергий, которые рождало мое тело.
И это легко включало отклик его тела. Его мысли, его воображение мне еще только предстояло приручить. Но его тело уже реагировало на неуловимые, но мощные импульсы, исходящие от меня. Включало его в меня, мягко обходя его сознание.
«Сначала пусть зажжется его тело… потом он развернет к тебе и душу» — прошелестели в моей голове наставления из галереи искусниц.
В практиках с южными мальчишками это срабатывало. Сработает ли с северным князем – мне очень хотелось верить, что да.
Юлия Бойко «Книга за чаем».


