Отец, потерявший 5 сыновей может быть убит горем. Князь Северных земель, потерявший 5 наследников, 5 мечей, защищающих его спину — не может позволить себе быть безутешным.
Горе впечаталось в лицо князя Мироша — запавшими висками и выжженной, чернильной чернотой в глазах, но раненый лев все равно остается львом. Замок сгруппировался и ощетинился.
Последний раз война в Северных землях прошла почти 8 лет назад, когда Ярсону было 15 лет. Обескровив так много родов и так много земель. Сейчас же — пусть официального объявления войны еще не было, но все понимали что пришло в их дом.
Мы с Нестой теперь почти все время проводили в покоях Ярсона.
Их проще было укрепить и контролировать нашу безопасность.
Здесь мы теперь спали, сюда же нам приносили еду, превратив залы замка, где раньше проходили все трапезы — в территорию для военных совещаний. В замок со всех концов Северных земель, стекались дружины, присягнувшие на верность князю Мирошу.
Княжеский лекарь все еще держал Ярсона в полусне, заставляя его тело жестко беречь силы, восстанавливая себя изнутри.
При внешней грозовой атмосфере, внутри покоев Ярсона, мы все зависли в энергии ожидания, словно стрекоза в янтаре. И лишь Ван приносил нам новости извне, о том что происходило в замке и за его пределами.
Угроза шла из Соляных Земель.
Князь этого края был родным братом князя Мироша. Бывшим братом, — младшим и обозленным. Неутомимой акулой, он обгладывал части северных земель, и к тому времени, как меня привезли в этот край, он уже вырезал семью северного князя почти на четверть. Теперь к ним добавились еще 5 сыновей князя Мироша.
Что послужило началом такой вражды?
— Тайлер Майн-Лу…. — Ван выплевывал это имя, как жало змеи. И наотрез отказывался посвящать меня в подробности.
К джильтам, охраняющим наши двери присоединились 3 боевых мага замка. И я почти физически ощущала, как и угрозу, нависшую над нами — так и броню защиты, которую они наращивали вокруг стен.
Со временем я узнала только то, что первой жертвой этой братской резни стала их мать, Калантэ. От джильта, принесшего мне пирог с ягодами.
Не смотря на все события, я видела, что для многих в дружине князя я была невыносимо манящей диковинкой, и беззастенчиво пользовалась этим. По виду джильт, не смотря на все свои доспехи, был не намного старше меня…. То, как я успела съесть кусочек пирога у него на глазах, — в наслаждении принимая губами сочную мякоть — сделало его податливым, как масло. Я успела расспросить его про Калантэ, впрочем совсем немного, прежде чем за моей спиной появилась Желанна.
То, что он прочитал на ее лице, вмиг перевесило все мои чары. Больше я не видела его ни разу, — ни у покоев Ярсона, ни в других галереях и переходах замка.
На все мои вопросы, Желанна нежно, но абсолютно твердо отсылала меня к Ярсону.
— Он все расскажет тебе, детка. Если посчитает нужным….
То, что до того момента, как он посчитает нужным рассказать мне хоть что нибудь — еще столько времени, что я рискую выпрыгнуть из себя от тревоги и любопытства, значения не имело.
Для нее данность, что ее сын встанет на ноги, отряхнувшись от ран, была такой же однозначной, как и то, что утром завтра — солнце снова взойдет. Не заблудившись и не опоздав к рассвету.
А все мои попытки самой просмотреть ситуацию — откуда росли корни этой войны, энергетически упирались словно в стену, затянутую мхом и паутиной. Непроницаемую и запертую абсолютно наглухо.
Становилось ли Ярсону лучше?
Я не знаю. Его тело еще несколько раз обращалось в огромное израненное существо, становясь то человеком, то зверем. Физически в теле оборотня его раны затягивались гораздо быстрее, но сознание человека тогда ускользало за край, рискуя не вернуться в него, не обернуться на свет.
И Желанна, посовещавшись с княжеским лекарем, однажды ночью багровым соком черохи, выписала на ладонях и ступнях сына — знаки зверя. Ограждающие его от превращений, придерживая его на время исцеления в теле человека.
Тень зверя выгнулась в нем — и исчезла. Долго его так оставлять было нельзя, — ни один оборотень не может оставаться только на одной стороне своей Луны. Зверь слишком глубоко вшит и в его жизнь и его душу. Но пару дней, я знала, Ярсон так продержится.
Селин кормила его горячим отваром, аккуратно поднося ложку к его губам. Над отваром поднимался душистый пар.
Неста медленно разминала пальцами травы в ступке, иногда помогая себе фарфоровым пестиком. Лицо ее, склонившиеся над травами, было сосредоточенным и подчеркнуто бесстрастным. Но в ее молчании оглушительно читалось все, что она думает по поводу того, что Селин тоже находится здесь.
Я же, также как и Желанна, готова сейчас была принять все, что могло дать силу и помочь Ярсону стать на ноги. Я по-прежнему собиралась стать его женой, и если надвигается война — мне как никогда понадобятся не только его жизнь, но его мощь и вся его защита.
А Селин была ему явно нужна.
К тому же от вида его ран, затянувшихся страшной коркой, хоть они большую часть времени были скрыты повязками, пропитанными бальзамами — меня жгло, как железом. Словно хищная лапа сжав внутренности, выкручивала все в моем животе. И я абсолютно не могла помогать ухаживать за ним физически.
Никто не научил меня на самом деле быть покорной и преданной. Иногда я играла в это, замечательно имитируя внешне ….. но лишь когда выбирала такую роль для себя сама. Когда это помогало мне продвинуться в моих желаниях и планах.
Впрочем, и критиковать себя за черствость или мучиться виной — я тоже, к счастью, не умела.
Поэтому, преданность Селин сейчас оказалась, как никогда кстати. И я была ей даже рада.
Селин поила Ярсона своей энергией, отдавая всю себя его телу. Я видела, как нежно-травяные сияющие потоки непрерывно струились из ее рук, из низа ее живота, из груди, — обволакивая его полностью….. и уходили в его раны, словно в бездну…..
Тело Ярсона выкачивало ее энергию, и в полусне он в этом не контролировал себя. Перемалывая в силу все, что она сама, в своей любви и в каком-то тихом, истеричном отчаянии, отдавала ему.
Желанна позволила ей оставаться возле него. Залатывая ею дыры в жизненной броне своего сына. Внешне это выглядело, как ее благосклонная милость — на самом же деле, с холодной расчетливостью, Желанна пускала Селин в расходный материал.
Ярсон брал ее силу, не отдавая себе отчет в том, что жестоко опустошает ее. А я — просто позволила всему этому происходить у меня на глазах. Пообещав себе, что если увижу, что Селин выжата до дна — все же вмешаюсь и остановлю необратимые последствия.
Однажды я нашла Ярсона — в его сне.
Он был в оружейном дворе замка, и проверял меч, с наслаждением вращая его в руке. Легко, как врожденную часть себя.
Рядом возле кузни стояли несколько джильтов из его дружины, рассматривая новое, свежевыкованное оружие. Некоторых из них я могла узнать.
А вокруг всего, свернувшись кольцами, грелись на солнце 2 огромные черные твари с шипасто-масляной шкурой. В мире Яви Ярсон все еще был на грани, и чернильная мгла чутко держала возле него своих стражей. Один неверный вздох — и они утащат его в смерть.
Почувствовав мое присутствие, он обернулся через плечо, рассматривая меня. Сощурившись от солнца, отер волосы с лица.
— Почему ты осталась со мной? Все изменилось сейчас, ты же знаешь….
Вносили ли война и изорванность его тела коррективы в наше будущее? Конечно же да. Собиралась ли я позволить этому смахнуть все мои планы? Точно нет.
И сейчас я, как никогда отчетливо поняла, что мне дела нет до равнодушных масляно-черных тварей, карауливших его дыхание. Он — мое. И жарким и желанным будет для меня его тело, или израненным и обездвиженным, наши жизни прочно сшиты вместе линиями общей судьбы. ОН — МОЕ!
Ярсон прочитал это в моих глазах, и его зрачки их вертикальных — стали теплыми и похожими на темные вишни…. Радость плясала в них, сделав их больше человеческими, чем он готов был бы мне показать. То, что я остаюсь его невестой вносило новые искры в его схватку за жизнь.
— Ты по прежнему предназначен мне….. — я медленно обошла его большое, обнаженное по пояс тело.
Опустив меч вниз, он высился надо мной, как утес.
Он оставался предназначенным мне.
И только мне он теперь должен был — и свою жизнь и свое будущее. Чернильной топи придется отозвать своих стражей, потому что печати обручения лежали теперь не только на мне, но и на нем. Мои печати.
— Ты — мое…. Твое тело…твой меч…. твои земли….
Вдохнув его запах…. такой знакомый…. он пах именно так до того, как раны переломали его тело…. железом, молодой кожей и горячим имбирем…. Я положила ладонь на его сердце, ласкающе, и одновременно осторожно изучая его силу. Я знала, что однажды получу и его…. Его упрямое заговоренное сердце, так долго верное только Селин.
— Звучит, как угроза. — теперь он уже улыбался во весь рот. Моя макушка едва доставала ему до груди, и то, что я опечатываю его, как свою территорию, от души забавляло его.
— Пока я валяюсь без сознания, ты приручишь там всех моих джильтов. Младшие и так уже бредят только тобой. Сложно идти на войну, выворачивая шею назад, на твои косы.
Мы оба понимали, что манят их совсем не косы….
Улыбаясь, я смотрела на него снизу вверх, в его зрачки, приближающиеся ко мне, расширяющиеся, как глубина залива.
Он целовал меня, пробуя на вкус, глотками… сначала неторопливо, подразнивая мое нетерпение, потом все жарче и жарче, присвоив меня в своих руках…. Играя в меня в своем сне. … И жеще и мягче….. К моему изумлению, заставляя меня забыть всю мою наносную искусность, но открывая для меня мир обострившихся ощущений и прикосновений, — первобытным и предельно чувственным. Вскрывая упругими волнами своего наслаждения — заветные точки моего тела. Диковато и нежно….так, как умеют только оборотни….
Меня вынесло из его сна — обжигающим потоком энергии вверх.
День был почти на исходе.
Я заснула в ногах его постели, — и сейчас, в вечернем полумраке, я не видела лица Ярсона, но почувствовала, что дыхание его стало другим.
Почувствовала это и Селин, засветив высокую свечу у его изголовья.
Открыв глаза, Ярсон смотрел на меня. Скинув оцепенение полусна, в которое так настойчиво окунал его княжеский лекарь. И глаза его были — живыми, и тепло-лазурными, с сердцевиной как темные вишни — совсем, как в его сне.
Он возвращался к нам. Он возвращался ко мне.
Юлия Бойко.
